— Откуда ты знаешь? — настороженно спросила Кира.
Эрн устало вздохнул, как человек, вынужденный в сотый раз объяснять очевидные вещи.
— По энергетическому потоку от фотографии. Это же элементарно. Живой человек излучает через каждое своё изображение, и можно узнать о нём сразу всё, проанализировав этот сигнал, а фото покойников — просто картинки.
— И поэтому ты никогда не фотографируешься?
— Не только, — ответил Эрн, напустив на себя загадочность, — мне вообще нельзя.
— Кто тебе сказал?
— Ниоб, домоуправитель и помощник Друбенса.
— А почему?
— Фотографии… Как бы это получше сказать, он мне объяснял что-то в терминологии высшей магии, но я так и не понял ни черта, основная мысль следующая: они могут работать как многочисленные зеркала, фотографии, особенно если глаза крупным планом, и через каждую из них знающий маг способен вытянуть на себя часть моей силы и воспользоваться ею.
— Отчего же они не научили тебя «ключам», — спросил Билл, — это когда читаешь особое заклинание над фотографией, и она «закрывается» для откачки энергии?
Эрн пожал плечами.
— «Ключи» сейчас почти бесполезны, вероятно поэтому. Цифровая фотография, которую каждый может открыть на своём смартфоне, ведь работает точно так же. А заколдовать бесконечное количество её копий в бездонном информационном пространстве просто невозможно…
— Мы ушли от темы, — произнесла Кирочка недовольно, — скажи, пожалуйста, ты о них ещё что-нибудь можешь сказать по этим фотографиям?
— Нет… Для прочтения информации в полях умерших одних фотографий недостаточно. Необходима личная вещь или присутствие родственника. То есть объекты, несущие энергетический след. Изображения, как я уже сказал, не излучают.
— Разве мы уже не узнали всё, что хотели? — спросил Билл у Кирочки заговорщическим тоном.
Она вспыхнула.
— Он тут ни при чём, — добавил он шепотом.
— Быть не может! — воскликнула Кирочка возмущенно, — и это непрофессионально, так скоро сдаваться!
— Хватит обсуждать при мне какие-то свои мутки, — обиженно вставил Эрн.
Кирочка порывисто повернулась к нему и сверкнула глазами. Билл моментально почувствовал недоброе, он хотел остановить девушку, положив руку ей на плечо, но не успел. Кирочка поднялась, выпрямилась, сразу став по сравнению с щупленьким Эрном огромной и устрашающей. Она склонилась к нему и довольно ядовито произнесла:
— Эти, как ты изволил выразиться, мутки… Это украденные человеческие жизни. И если тебе всё равно…
Эрн сидел насупившись.
— Билл, оставь нас на минуту.
— Только смотри не съешь его, — бросил Крайст, отходя.
— Вот клоун, — буркнула Кирочка с досадой, — он, я так подозреваю, и над гробом собственным шутки шутить будет.
— Это не так уж и плохо, — робко возразил Эрн; у него потели ладони, он тер их, ему всегда страшно было оставаться с Кирочкой наедине. Но сейчас особенно, юноша догадывался, что она за что-то на него очень сердита.
Однако, вопреки его ожиданиям, лейтенант Лунь оставила свой агрессивный тон, неторопливо опустилась на стул напротив и начало довольно спокойно и даже мягко. Курсы общения с колдунами в центре подготовки офицеров ОП не прошли для неё даром.
— Эрн, — произнесла она почти ласково, — как бы ты повел себя, если бы узнал, что у девушки, которая тебе нравится, есть ещё поклонники?
— Да не знаю, — процедил он сквозь зубы, не глядя на неё, — никак бы не повёл. Что я тут могу поделать? Приказать им не влюбляться в мою девушку? Никакому колдуну это не под силу…
— А как насчёт того, чтобы проклясть их? — спросила Кирочка с наигранной весёлостью, — по моему, отличный способ избавиться от соперников. Щёлкнул разок пальцами — и на одного из них обрушился фонарный столб. Щёлкнул два — и другой, проломив асфальт, провалился в канализационную шахту точно в преисподнюю…
— К чему ты клонишь? — спросил Эрн, бледнея. Он осмелился взглянуть ей прямо в глаза. — Я не проклинал никого. И никогда не прокляну. Особенно по такой причине. Любой маг, даже самый тёмный, вздорный и невоспитанный, знает, что свобода чувств — это неприкосновенная область жизни человека, и если тебя не выбрали в любви, использовать магию — аморально.
Кирочка задумалась. Похоже, Крайст прав. И его предположение относительно невольного убийства Эрном Саша и остальных имеет больше оснований, чем её обвинения в сознательном использовании колдовства.
— Все они умерли после того, как провели со мной ночь, — сказала она жестко.
Эрн сидел неподвижно, глаза его были опущены.
— Мне, наверное, нет необходимости слишком много распространяться об определенных тонкостях нашей службы, тем более о Правиле, это знают все, кто хоть когда-нибудь имел с нами дело… Ведь так?
Юный колдун кивнул. Было заметно, что разговор на эту тему доставляет ему сильный душевный дискомфорт.
— Я знаю… — Кирочка хотела было произнести «о твоих чувствах ко мне», но в последний момент решила, что это прозвучит слишком бестактно, и поправилась, — некоторые вещи трудно принять, Эрн, в особенности если они не соответствуют нашим ожиданиям…
Она хотела сказать ещё что-то, но он внезапно поднял на неё свои огромные фиалковые глаза и негромко воскликнул:
— Я ничего не могу поделать со своими чувствами! И, да, признаюсь, меня действительно бесит это ваше дурацкое Правило… Убил бы того, кто…
— Эрн! — Кирочка вздрогнула, — не говори так никогда! Ты же знаешь цену каждому своему слову. Слава Богу, что тот человек давно уже отошел в мир иной… Без твоей помощи.
— Всё равно это вздорное правило, — сказал Эрн сердито.
— Послушай… Особое Подразделение существует уже несколько веков. И, поверь, за такой срок через него прошло немало людей, гораздо более мудрых, чем ты, и раз уж они когда-то пришли к выводу, что иначе нельзя, значит, мы вынуждены только покориться. Любая система формируется методом проб и ошибок, движений вперёд и назад, надстроек и разрушений. И если этот непростой выбор был однажды сделан и столь продолжительное время себя не дискредитировал, это означает только одно — он необходим…
— Профанация… Демагогия… — сказал Эрн вызывающим тоном, — жалкие попытки оправдать собственное распутство. Накапливающуюся энергию не обязательно стравливать именно этим способом. Её можно поднять выше, очистить, облагородить. Пустить на творчество, или ещё на какое-нибудь полезное дело. Вон, как монахи-отшельники. Воздержание нисколечки не вредно для организма. Просто все вы, инквизиторы, извращенцы.
— Что?! — Кирочка разозлилась, причем сильнее всего задело её именно слово «инквизиторы», — да ты хоть знаешь о чём говоришь?
Эрн молчал, глядя на неё недобро сияющими глазами. Выводить его из себя, вообще говоря, было опасно для личного благополучия, в некоторых случаях даже для жизни, но… в должной степени рассердиться на любимую девушку, чтобы навлечь на неё более или менее серьёзные неприятности, довольно трудно, да и, скажем прямо, как-то не по-джентельменски. Поэтому, Кирочке, вероятно, сошла бы с рук даже пощёчина, или ещё что-нибудь в таком роде…
— У нас нет даже смертной казни для колдунов и ведьм, — продолжала она обиженно, — Её отменили больше пяти столетий назад. О какой инквизиции ты говоришь? Мы вас скорее защищаем, от вас же самих, да, да, чтобы вы не устраивали повсюду магические беспорядки и не сносили друг другу головы в ваших чумовых поединках… Кроме того, мы ограждаем простых граждан от излишней информации о безграничных возможностях тонкого мира… Не всем полезно это знать. И охраняем их покой от всевозможных проклятий, дурманов и вредного сглаза…
Эрн водил указательным пальцем по столу, повторяя ноготком причудливые узоры древесины.
— Я не проклинал никого, — сказал он наконец, — Если это и вышло, то случайно. Я не могу до конца контролировать свою силу, она слишком велика, и в некоторых случаях мои прорвавшиеся негативные эмоции могут причинять разрушения… Так у всех.
— Просто у тебя это проявляется особенно ярко, — саркастически заметила Кира, — жил человек спокойно, не понравился чем-то тебе и помер. Так?
— Вроде того… — смущенно согласился Эрн.
— Но так же нельзя!? — возмущенно воскликнула Кира, хлопнув по столу ладонью, — рядом с тобой и я превращаюсь в пороховую бочку. Стоит, к примеру, случайному мужчине на меня как-нибудь не так с твоей точки зрения взглянуть, не говоря о том, чтобы дотронуться, и он уже покойник. Что мне теперь, монашкой жить?! — она выразительно сверкнула на него своими огромными антрацитовыми глазами.
В её вопросе и взгляде не было, да и не могло быть ничего, кроме гнева, но Эрн вдруг покраснел, точно от неприличного намека. Он опустил свои длинные ресницы-лепестки и ничего не отвечал, продолжая водить тонким пальчиком по столешнице так, будто это занятие невероятно его увлекало.
